МУЗЫКАЛЬНОЕ ПОЛЕ УКРАИНЫ. АЛЕКСЕЙ БОТВИНОВ

17 ноября 2017

Редакция Zачем задавала вопросы народному артисту Украины Алексею Ботвинову. Говорили о музыкальных трендах, космосе, ботинках Рахманинова и политических взносах в культурную копилку страны.



— Алексей, добрый день. На дворе ноябрь. Давайте, как все добрые люди, посчитаем цыплят. Что на счету у музыканта Алексея Ботвинова к концу 2016 года?

— Очень многое в этом году удалось. Самое главное — это фестиваль ODESSA CLASSICS. Второй фестиваль получился более ярким. Мы поднялись на следующий уровень. Такое ощущение есть у всей команды. Но кроме этого были очень интересные моменты. Был проект с хором бременской филармонии, мне он кажется важным. Привезти 60 немецких музыкантов к нам и 45 украинских в Бремен было непросто. Но все получилось. Деньги на проект предоставили по гранту Министерства иностранных дел Германии. Я даже не помню, чтобы когда-то столько средств выделялось на музыкальное сотрудничество. В этом проекте была важна не только концертная программа и великолепный Бременский Городской Хор, превыше всего был обмен людьми, народная дипломатия. Оказалось, что об украинцах в Германии мало что знают, а то, что знают, это какое-то фальшивое представление.

В этом году у меня было несколько концертов современной музыки Филипа Гласса. Мне часто говорят, что я пытаюсь ввести моду на Гласса. Ну что же, признаю, я действительно пытаюсь ввести в моду Гласса в Одессе. Это хороший тренд.

Еще в этом году реализовался мой визуальный проект «Музыка любви». Мы показывали его и в Киеве в Октябрьском дворце на две тысячи зрителей. Это было рискованно. После него в визуальной программе был концерт «Четыре стихии». И моей команде удалось чуть-чуть поднять уровень изображений. Сейчас я думаю, как показать эту программу в Киеве и во Львове. Киев увидит «Четыре стихии» первого марта 2017 года в Национальной опере. Переговоры по подписанию контракта с Львовской оперой пока идут успешно. Если еще подтянется один город, то это уже будет полноценный тур. Но для меня достаточно и этих двух географических точек.

Хочу сказать, что у меня всегда есть претензии к своим проектам, но в «Четырех стихиях» их меньше, чем обычно. В проекте много контроверсионного: то, что было в него загружено изначально, не всем нравится, и мне об этом говорят. Это нормальная реакция. Я знаю, например, что одна компания людей после концерта два часа обсуждала все «за» и «против». Что может быть лучше такой реакции?

Замечательный молодой режиссер, творец Кристиан фон Гётц, говорит, что идеальное представление о существовании оперы и вообще высокого искусства в городе, это когда после оперной премьеры люди собираются и обсуждают оперу до ночи. Домой никто не уходит, когда опускается занавес. Это настоящая жизнь в искусстве.


— Вы стали исполнять музыку современных композиторов относительно недавно, потому что три года для музыки не срок. Если это не так, поправьте меня. Алемдар Караманов, более известные Филип Гласс, Арво Пярт. Это дань моде? Почему в Ваших программах не было раньше произведений этих композиторов?

— В таких вещах, как подбор программы, я никогда не иду навстречу моде. Хотя так может казаться со стороны. Я начал играть Пьяццоллу, мне сразу стали говорить: «ты идешь за модой». Но когда я начал играть его музыку, мода на нее в мире существовала уже десять-пятнадцать лет. У меня есть какие-то внутренние процессы, когда что-то происходит во внешнем пространстве и резонирует со мной, тогда я включаюсь. И сейчас мне стало значительно интересней играть современных авторов, чем это было раньше. И пока это желание не приходило, я совершенно не стеснялся говорить, что я пока не вижу себя в этой музыке.


— Существует байка, что Рахманинов любил носить ботинки на кнопках. Чтобы не повредить пальцы рук, кнопки эти ему застёгивала жена. Скажите насколько это может быть важно, эти ботинки на кнопках — в прямом и переносном смысле?

— Может быть эта ситуация с кнопками не сто процентов моя, но очень близка к моей. Я никогда не забиваю гвозди, никогда ничего не делаю руками в быту, я даже не режу колбасу. К сожалению, даже сумки из магазина носит моя любимая жена. Потому что руки пианиста — это что-то сверхделикатное. Нагрузки, которые испытывает пианист во время игры, в особенности, если он играет разные программы, достаточно серьезные. И руки нужно беречь. Есть история великого композитора Роберта Шумана, который переиграл руки и лишился полностью возможности играть. Он потом нашел жену, которая компенсировала потерю, но это другая история…Бытовые вещи лучше избегать не потому, что мания величия — это естественно для сохранения того, что тебе дано.

Есть два типа музыкантов. Первый, когда человек закрытый, экстремальный вариант — это Гленн Гульд, который ни к кому вообще не прикасался даже пальцем, он плавал бассейне в огромных перчатках. Совершенство интроверсии. А второй тип — вроде бы тоже интроверты, но имеют свою коммуникацию с миром, как правило, со своим любимым человеком. Таких много. Я как раз второй тип. И это большое счастье, когда любимый человек всегда рядом.



— Арво Пярт в документальном фильме о нем «И был вечер, и было утро» рассуждает высокими категориями, он говорит о «начале» и «конце», содержащихся в нем, о космосе, и о том, что равно, как и в жизни, нет ответов на многие вопросы, так и в музыке нет ответа и нет конца. Музыке нужна завершённость, нужен ответ?

— Я понимаю, о чем он говорит. Хотя музыка может, и даже должна приводить к катарсису, и музыка Пярта этот катарсис дает. Некоторые его произведения очень-очень простые, проще, чем даже музыка Филипа Гласса. Нужна большая смелость, чтобы так выражаться. Иногда это работает на уровне Баха или Моцарта. Мы конечно говорим о гении. Музыка его глубоко философична. Но в первую очередь музыка задает вопросы. Музыка — самый высокий вид искусств. И по своей сути он очень гармоничен, т.е. в нем почти всегда есть ощущение катарсиса. Какое бы ни было произведение с трагическим концом или просветленным, если есть катарсис, то это уже некий ответ.


— Вы сочиняли музыку?

— Да. Я сочинял с детства. Даже выигрывал композиторские конкурсы. Потом так случилось, что я поступил в консерваторию в шестнадцать лет и в семнадцать стал заниматься композицией, а позже у меня случился неудачный опыт с моим педагогом, и я решил на время отставить сочинительство в сторону. А дальше началась моя фортепьянная карьера и временное оказалось постоянным. Но навыки никуда не делись. Я постоянно делаю аранжировки, транскрипции для сольного фортепьяно с оркестровыми и вокальными произведениями. Сейчас мне предстоит новый опыт. Десятого декабря в Филармонии будет концерт современного швейцарского композитора Гюнтера Шумахера для хора с оркестром и фортепьяно. Но фортепьяно там не солирующий инструмент в принципе, а солирующий своими импровизациями. На концерте я должен буду шесть-семь раз сыграть импровизации на темы, которые будут звучать. Шумахер настаивал, чтобы это была не подготовка, а именно спонтанная импровизация. Посмотрим, что из этого выйдет. Во времена Баха такая игра являлась общей традицией. Все музыканты умели импровизировать.

Постепенно, с приходом профессиональной музыки, стали затачивать людей под конкретные профессии. Ты композитор, ты дирижер, ты исполнитель и все. И искусство импровизации полностью ушло в джаз. Джазовые музыканты импровизируют, а классические нет. Очень хочу в это погрузиться. Это на сегодня моя сверхзадача. Если она станет выполнимой, то можно двигаться дальше, раздвигать рамки дозволенного.


— Какая ситуация в Одессе с музыкальной традицией, школой? Преемственность существует, она работает?

— Преемственность существует, хотя конечно существует падение качества школы. По разным субъективным и объективным причинам. Объективные — это большой отток кадров. Лучшие уходят. Но традиция пока еще работает. Я бы сказал, что уровень упал процентов на тридцать по сравнению с советским временем, временем, которое я хорошо знаю. Но даже после падения, думаю, это еще достаточно высокий уровень, чтобы конкурировать с Европой и даже Америкой. Как это понимать? А так, что средний уровень наших студентов таков, что они могут устроится во многие учреждения довольно легко. В конце советского времени эта картина была подавляющей. Это был просто постоянный нокаут от наших кадров.

Коррупция нашей страны действует разлагающе абсолютно на все, и на систему образования в том числе.

Вот в эти тридцать (примерно) процентов упадка входит и фактор коррупционной составляющей. Но при всем при этом в Украине каждый год появляются новые одаренные люди. И они достаточно хороши. Пока еще в крови нашей украинской земли есть запас талантов.


— Слушаете музыку молодых украинских композиторов, так называемую «новую музыку», если да, то чью?

— Практически не слушаю, хотя понимаю, что это плохо. Для того, чтобы исправить эту ошибку, на следующем фестивале ODESSA CLASSICS будет целая программа новой украинской музыки. Большая, серьезная программа. И будет музыка, которую напишут наши молодые украинские композиторы специально для фестиваля. Все, что происходит на волне новой музыки в большей части происходит во Львове и в Киеве. Я хочу изменить эту ситуацию в пользу Одессы, предоставив площадку молодым.



— Фестиваль ODESSA CLASSICS — это серьезный механизм. Благо я знаю его изнутри. И в этом году он взял новую высоту. Я говорю про Open Аir у Воронцовского дворца. А это ведь было непросто. Все знают, что Вы лично занимаетесь почти всеми организационными вопросами фестиваля. И у многих это вызывает реакцию следующего характера: «музыкант или репетирует, или сочиняет, а не бегает по кабинетам и телестудиям — для этого есть специально обученные люди».

— И да, и нет. Если бы у меня были реально те обученные люди, которые могут сделать фандрайзинг и обеспечить гостеприимство людям на том уровне, как оно есть сейчас, то я бы с удовольствием отошел от организационных вопросов. Но де факто таких людей нет. Могу сказать по своему опыту в поиске спонсоров, чаще всего вообще не хотят разговаривать с людьми, которым я делегирую полномочия. Все происходит на уровне рукопожатий. В Европе все иначе. В Европе менеджментом люди искусства занимаются исключительно из-за потребности в общении. Им это доставляет удовольствие. А я арт-менеджер от безвыходности, если бы я им не стал, фестиваля ODESSA CLASSICS просто не было бы. Я очень уважаю таких музыкантов, которые сидят только за инструментом. Есть Григорий Соколов, он такой музыкант, и он один из лучших пианистов. И мне это понятно. С другой стороны, я, когда был молод, всегда задавался вопросом: почему Леонардо был таким дураком, что нарисовал всего двенадцать-пятнадцать картин. А сейчас я понимаю почему. Потому, что ему так нравилось. Делать разные вещи. Вот и все. И мне тоже интересно жить именно так. Это и есть творчество.


— Алексею Ботвинову — музыканту — нужна критика его деятельности? Если нужна, то назовите музыкального критика, к мнению которого вы чувствительны.

— В нашей стране есть критика, но нет такого авторитетного лица, которое могло бы на музыкальную тему сказать что-то весомое. К сожалению. Есть молодые критики, которых читают, я уважаю их труд, но авторитета для меня в нашей стране нет. И к слову, их практически не стало и в Европе.

Профессия музыкального критика немножко деградировала. Сейчас это стало больше неким бизнесом, и свелось к рецензиям. Люди, которые занимаются серьезным анализом, как правило сами занимаются искусством и не пишут, чтобы не задевать своих коллег. Поэтому музыкальная критика в той форме, в которой она существует в нашей стране, не несет для меня никакой ценности.


— Одесская публика — женщина яркой, я бы даже сказала пестрой индивидуальности. В этом году Вы второй раз привозили в рамках фестиваля “Hortus Musicus” ансамбль Андреса Мустонена (Эстония). Уникальный коллектив, аутентичные инструменты, мировая слава. А зал на концерте был далек от аншлага.

— "Hortus Musicus" работает в такой особенной нише. Праздник барокко. А наша публика слишком консервативна.

Всегда, показывая новое, ты должен закладывать риски, что ты не получишь аншлаг. Это и необразованность, и лень вместе взятые.

На проекте Влада Троицкого «Искусство войны» было так же. Зал был неполный. А событие для Одессы было уникальным. Для Киева Троицкий — культовая фигура, и для меня наша с ним постановка была главным событием первого фестиваля, а продажа билетов шла хуже всего. И для меня это является по сей день неразгаданной загадкой. Вплоть до внутреннего расстройства. Масштабный дорогущий проект, премьера. Но воспитание одесской публики непростая вещь. И несмотря на такую реакцию на постановку, почву мы все же разрыхлили и в нее упали зерна. Они еще прорастут. Любая звезда, которая во всем мире звезда — в Одессе не звезда. Нужно сто раз объяснить и двести раз напомнить про звезду. Что я и делаю.


— Вас считают неисправимым романтиком. В том числе и в политическом аспекте. Вы были внештатным советником по культуре экс-Губернатора одесской области Михеила Саакашвили. Что он привнес за время пребывания в должности в одесскую культурную копилку?

— Что я могу сказать…Он был у меня на концерте, на других мероприятиях, с ним было интересно общаться, если это общение было бы хоть немного регулярным. С момента, как он предложил мне стать его советником по культуре в декабре прошлого года, я дал ему один совет, который он не принял во внимание. После этого случая у меня не было никакого общения с ним.



— Вернемся к музыке. В детстве меня не водили на концерты ни классической, ни какой-либо другой музыки. В доме не было ни одной записи. Ни тебе «Зимнего пути» Шуберта, ни «Времен года» Вивальди. Очень в сознательном возрасте классическая музыка стала моим откровением. Когда это случилось со мной, я готова была убить своих родителей за то, что они лишили меня в детстве этого Изумрудного города.

— Это очень важно. Я всем своим знакомым советую настоятельно бросать детей в музыку, пусть они не станут профессиональными музыкантами, не важно. Музыка стала частью мира моего ребенка еще до рождения. Он уже выбирает на чем он хотел бы играть, конечно, это все еще просто слова, но по последней его версии, он хочет быть контрабасистом и настоятельно требует купить ему инструмент.

Ребенок выросший в музыке умеет себя самонастраивать, становится гармоничнее.


— Весь этот трудоемкий синтез, который Вы проделываете с публикой уже несколько лет. Световое шоу, голуби, ангелы, балы на экране под вальсы Шопена. Без этого уже нельзя?

— Это один из путей, и он мне очень нравится. За ним огромнейший потенциал. Мне кажется, что это будет мейнстримом еще ближайшие десять лет. Сейчас это такая форма, а потом будет голографическое явление прямо в зале. Для чего это делается? Чтобы создать некую магическую реальность, чтобы музыке было легче заходить в сердце.


— Это не слишком инфантильно: ангелы, птицы…?

— Я делаю эти проекты для определенной публики. Очень хочется привести молодежь в концертный зал. И далеко не всем хочется арт-хауза. У людей, которые приходят на концерты, совершенно разные эстетические вкусы. Я слышу критику разных лагерей. Абстрактного хотят не все. Если бы все говорили одно и то же, я бы понял, что я делаю что-то не то. Но все говорят диаметрально противоположные вещи и это процесс. У меня есть музыкальный номер во второй программе, про который я слышал очень много отрицательной критики, и я его полностью переделал. Я, с одной стороны, приверженец нового, а с другой стороны, я очень люблю классическую живопись эпохи возрождения. Для меня это основа основ. Если бы у нас была галерея Уффици, я ходил бы туда каждый день и мне никогда бы не надоело.

Если взять мои предпочтения в визуальном, в кино, например, для меня значимы авангардные вещи, Девид Линч и вместе с тем эмоциональный Тарковский. Терренс Малик. Когда я смотрю, как он визуализирует классику, в меня это попадает на сто процентов. В моей программе «Четыре стихии» первая часть посвящена земле и космосу. Я на днях посмотрел трейлер к новому фильму Малика, и там несколько кадров полностью совпадают с тем, что транслировал я. Меня это порадовало. Я понимал, что стихия земли будет самая сложная. И скорее всего она не понравится большинству. Землю я соединил с музыкой Чайковского, мне нравится результат, а многим нет, но меня это не поколеблет, потому что это мое видение, уж какое есть. В этой программе есть один небольшой эксперимент. Фрагмент летающего «пупса-ангела». Этот персонаж на экране появляется дважды. И оба раза на юмористических моментах в музыке. Меломаны вроде бы разобрались с этой идеей и поняли, они смеялись. А основная часть публики не поняла, сказали, что это китч. В больших музыкальных, театральных полотнах всегда находится место щепотке юмора, и я видел это неоднократно в балетах великих хореографов. Восприятие этих вкраплений, как правило неоднозначное.

Мне не хочется в этом случае идти на поводу у публики. Хочется, чтобы публика подтянулась. Я видел такое количество современных балетов живьем, какое мало кто видел в Украине. И это фантастически мощный пласт современного искусства абсолютно незнакомый нашей публике. Но я же не могу вычеркнуть этот опыт и вернуться на двадцать лет назад, чтобы идти за руку с публикой. Что-то я делаю в таком ключе, но в большей степени я привожу зрителя к тому багажу, который у меня сложился за жизнь.


— Чем лечит свои разочарования человек Алексей Ботвинов? Ведь наверняка вы разочарованы в постреволюционном украинском процессе. Вообще вам свойственно опускать руки, когда вокруг вас воздвигают стены?

— Опускать руки можно на день, не больше. Проходит день, и я начинаю искать возможности выходить из такого состояния. Чтобы себя внутренне пролечить, первое лекарство — это музыка, второе — путешествие и третье — это кино. Кристофер Нолан. Я его фанат. «Интерстеллар» я считаю шедевром. Даже его трилогия о Бэтмэне, если отвлечься от того, что это комикс, даже она заслуживает внимания. Есть фильм, созданный по комиксу, он очень впечатлил меня лет семь назад. Хранители. Его снимал режиссер, снимающий серию про Супермена. Мне кажется, что это квинтэссенция американского искусства вообще. Там ведь обо всем сказано, и про американскую мечту в том числе.

Касательно политической ситуации в Украине. Да, меня очень разочаровывает то, что сегодня происходит с нами. Но с другой стороны, мы точно не находимся в Белоруссии или не дай бог в России. У нас еще есть шанс. Я понял, что такую большую страну нельзя так быстро реформировать, нужно время.

Я еще остаюсь сдержанным оптимистом, конечно, не таким оптимистом, как два года назад, но все же. Я жду запрос на справедливость в обществе. Он должен накопиться.

Мы же помним, что руки можно опускать только на один день? Я расскажу, откуда взялась реализация идеи фестиваля ODESSA CLASSICS. После Иловайского котла, казалось, непонятно — существуем ли мы как страна, будем ли мы вообще? Это был август 2014 года, а в сентябре, в самом начале, я решил сделать фестиваль, просто вопреки всему. Я делал это для себя. Я нашел форму противостояния хаосу. Планка, которую я установил, казалась в тот момент абсурдной, идеей фикс. Это и есть ответ на многие вопросы. Когда ты просыпаешься и Трамп — президент США, ты сильно расстраиваешься и продолжаешь делать свое дело.

Беседу вела Елена Боришполец

Оригинал статьи:
Zachem.com.ua/muzykalnoe-pole-ukrainy-aleksej-botvinov